9
Лопнувший резервуар №5 ТЭЦ-3. Норильск. Фото: Юрий Козырев / «Новенькая газета»
1.
1-ый денек в Норильске, дождик пахнет химией. Лишь что возбуждено уголовное дело на мэра городка Рината Ахметчина — за халатность, «выразившуюся в неисполнении собственных обязательств при появлении ЧС». ЧС — это утечка 21 тыщи тонн дизельного горючего из норильской ТЭЦ-3 в реки Далдыкан и Амбарная. Мы померзли перед администрацией, а сейчас едем в Кайеркан — отдаленный район Норильска. Директор НИИ (Научно-исследовательский институт — самостоятельное учреждение, специально созданное для организации научных исследований и проведения опытно-конструкторских разработок) сельского хозяйства и экологии Арктики Зоя Анатольевна Янченко, местная ученая, назначила встречу в парке. 9 вечера, дождик. Парк — это пустошь с пластмассовой надписью «Я люблю Кайеркан». Мы встречаемся в полукрытой беседке. Я понимаю, что Зоя Анатольевна гласила журналистам: рыбы в норильских речках подвержены странноватым мутациям репродуктивной системы. Мне необходимо побеседовать с ней о том, что происходило до и опосля разлива.
Зоя Анатольевна — прекрасная, маска поверх мейкапа, ласковый розовый шарфик поверх пальто. Холодно. Ежимся, начинаем разговор.
Зоя Анатольевна успевает сказать, что ее институт никак не зависит от «Норникеля».
Потом к нам подступают трое полицейских. «Здрасти, господа!»
Требуют документы. «О, Москва». Требуют редакционное задание.
«На данный момент пройдемте с нами. Режим самоизоляции».
Свежайшие справки о отсутствии коронавируса не помогают.
Я говорю, что на данный момент идет интервью и полицейские могут подождать.
Полицейские соглашаются.
Нависают над беседкой.
Зоя Анатольевна меняет тон.
У рыб вправду странноватые мутации, о этом есть статьи — но гласить она о этом не может, она не ихтиолог. Не может дать подсказку, с кем побеседовать. «Это — лица приезжие».
Гласит: «Я думаю, все нормально будет. Компания выделит средства… Мы, наука, готовы всем посодействовать, устроить. Основное — не нагнетать ажиотаж». «Мы непременно справимся!» Она повторяет это пару раз.
В отделе нас продержали четыре часа. Старший полицейский всегда повторял: «Если б я знал, что вы журналисты, никогда бы к для вас не подошел».
— Какое глуповатое совпадение, — гласит Юра Козырев.
И мы правда задумывались так.
2.
Вид с горы Рудной на старенькый город. Фото: Юрий Козырев / «Новенькая газета»
Что такое Норильск? Это самый северный город Рф. Сюда недозволено добраться по другому как самолетом, дорог нет, единственная жд ветка идет до Дудинки.
Это приграничная зона, и, прилетая, заполняешь анкету — как как будто ты въезжаешь в другое правительство. Иноземцам заезд разрешен лишь по согласованию с ФСБ (Федеральная служба безопасности Российской Федерации — федеральный орган исполнительной власти Российской Федерации, осуществляющий в пределах своих полномочий решение задач по обеспечению безопасности Российской Федерации).
Под тундрой лежат цветные руды. Тут ведется добыча металлов: меди, никеля, кобальта, палладия, осмия, платины, золота, серебра, иридия, родия, рутения, попутно добывается техно сера, железные селен и теллур, серная кислота. «Норникель» производит 35% мирового палладия, 25% платины, 20% никеля, 20% родия, 10% кобальта. В Рф это практически весь никель, практически весь кобальт и половина меди.
Цветные руды тут были постоянно, а население прирастало равномерно — поначалу ГУЛАГ, позже завод, позже — город.
Комбинат был построен силами заключенных. Город был построен силами заключенных. Стройку Комбината было начато в 1935 году. Конкретно эта дата является датой основания Норильска, хотя само стройку городка началось только в 1951-м.
Город окружен комбинатом, слит с ним.
Трубы, трубы, поселки — разрушенные и еще живы, шахты и рудники (тут это слово ударяют на 1-ый слог), дым, редчайшие лиственницы, как призраки.
В зимнюю пору тут –45, в летнюю пору температура гуляет от 10 до 30 градусов. Три месяца ночь (то есть темное время суток), два месяца денек. На данный момент солнце не входит за горизонт, даже не касается его края. Свет кажется сценическим. Ночкой, неотличимой от денька, выгуливают собак, молодежь посиживает на детских площадках. Небо исполосовано дымами.
Тут живет 180 тыщ человек, третья часть из их работает на комбинате. Другие обслуживают комбинат либо тех, кто работает на комбинат. Крайние 20 лет все мэры городка, включая сегодняшнего Рината Ахметчина, — его выкормыши, начинавшие работать в «Норникеле».
Когда случился разлив горючего? 29 мая. «Континент» — Москва и Наша родина узнали о этом на двое суток позднее. «Отлично, что совершенно узнали», — смеются норильчане.
Один из резервуаров разорвался по самому низу. Это был самый большенный резервуар № 5. Трещинка в два с половиной метра видна из-за забора. Резервуары — и лопнувший, и примыкающие — покрыты ржавчиной сверху донизу. «Норникель» обвиняет подтаявшую нескончаемую мерзлоту, которая «подвинулась», но город понимает — ТЭЦ-3, как и Надеждинский металлургический комбинат, стоит на горе. Но нескончаемая мерзлота вправду тает, это тоже общее познание.
Обваловки, которая могла бы удержать горючее на местности, просто не было.
Горючее ручьем потекло в речку Далдыкан, оттуда в Амбарную. Оттуда — в озеро Пясино.
Официальная позиция комбината и Росприроднадзора — в Пясино горючее не попало, смогли приостановить до. Но 1-ые боны — плавучие заграждения, остановившие пятно, — возникли спустя 1,5 суток. Течение рек мощное, озеро совершенно близко.
Официальные лица ссылаются на прижимающей ветер, не пустивший солярку в озеро. Ветер дул два денька и приостановил 21 тыщу тонн, 350 вагонов горючего, плывущих по реке. Это повторяют опять и опять и, кажется, в это даже веруют.
Пока арестованы четыре — директор ТЭЦ-3, основной инженер, его зам и начальник цеха. За начальника котлотурбинного цеха Вячеслава Старостина, вышедшего на работу только в январе, город собирает подписи. 66 тыщ подписей, комменты
«не там необходимо находить виновных», «люди весьма страшатся», «на его месте мог оказаться хоть какой».
3.
Озеро Барьерное у Никелевого завода. Норильск. Фото: Юрий Козырев / «Новенькая газета»
2-ой денек в Норильске. Мы едем в Дудинку — порт, по которому сплавы вывозятся на континент. Мы встречаемся с фаворитами коренных народов. Их здесь 5 — нганасане, долгане, ненцы, энцы, эвенки. Они как и раньше считают Дудинку столицей.
Мы встречаемся с ними в отделе образования. Один выходит покурить, ворачивается, спрашивает: у вас что, препядствия с правоохранительными органами?
На выходе нас окликают по именам.
Юный полицейский, смущаясь, настаивает, чтоб мы дали разъяснения — кто мы и для чего в Дудинке.
Через два часа он позвонит мне на мобильный.
ЗВОНОК ПОЛИЦЕЙСКОГО
«Вы когда закончите? Весьма необходимо окончить побыстрее. Я для вас разъясню, получил объяснение, у вас тоже обязана быть самоизоляция. Для вас тоже нужно находиться и соблюдать данное требование. Потому в случае, если вы продолжите, мы будем обязаны принять меры. Потому, чтоб этого не было, нужно… Не желаю просто для вас воспоминание портить и вроде бы ссориться, на конфронтацию идти с вами. Потому я прошу вас — пожалуйста, закончите побыстрее, и в Норильск.
Лена Геннадьевна, поймите меня верно, не сочтите это за какие-либо там опасности либо еще что-то… Я не желал бы, чтоб у вас возникли какие-то препядствия на Таймыре».
4.
Норильск, начало Ленинского проспекта. 2018 год. Фото: Юрий Козырев / «Новенькая газета»
Мы звоним людям, договариваемся о встречах — и они пропадают. Это происходит опять и опять. Телефоны молчат, двери запираются. Мы бронируем билеты на рейсовый вертолет — и нам перезванивают за день до вылета: на борт садятся полицейские, что-то случилось, ваши билеты аннулированы. Мы договариваемся с капитаном лодки — и на лодку приходит ФСБ (Федеральная служба безопасности Российской Федерации — федеральный орган исполнительной власти Российской Федерации, осуществляющий в пределах своих полномочий решение задач по обеспечению безопасности Российской Федерации) и гласит капитану: «Мы отыскиваем наркоторговцев, движутся ли с вами штатские?» Те же фээсбэшники приходят к директору капитана — убедиться, что капитан не осмелится взять нас, и директор стращает собственного сотрудника тем, что порвет договор. Управляющий личной вертолетной компании гласит — «Норникель» попросил не летать над разливом, не будет заказов — не будет и нас, вы же осознаете.
Нет, мы все еще не осознаем.
«Каменная вата», — гласит наш основной редактор.
Местные журналисты — в городке две газеты, одна принадлежит Комбинату, иная — администрации — тоже знают, что мы приехали. Тут помнят и обожают Игоря Домникова, который до прихода в «Новейшую» издавал в Норильске единственную независимую газету «69 градусов». Передают приветы, но встречаться отрешаются.
5.
Руслан Абдуллаев — юрист и фаворит движения «Мой дом» — гласит осторожно. Но гласит. Мы встречаемся в его кабинете. Норильчане считают, что конкретно его письмо о разливе горючего попало на стол президенту.
Весьма длительно он был один в поле вояка. Семь лет он пишет жалобы и отстаивает их в судах. Он разъясняет просто: я юрист, желаю возвратить Норильск в правовое поле.
Он верует в вертикаль власти и в публичный контроль. «И сработала конкретно та общественная вертикаль власти, которую выстраивал президент, которую мы в свое время схватили и, так либо по другому, невзирая на все тяготы и лишения, реализовали. Практически вот этот канал публичной и штатской связи и сработал».
Он любит город, но сам не может разъяснить, почему, «что-то тут завораживает».
В его организации нет членства, но есть костяк — восемь адвокатов. Трудовые права, коррупция, экология. «Это все вы не представляете как соединено». До прошлой зимы тут дороги посыпали гранулированным шлаком, который администрация выкупала у «Норникеля». Опосля долголетней битвы Руслана шлак признали тем, чем он является, — небезопасными отходами.
— Норильск — это заповедник коррупции. То, что происходит здесь — ну ни в каком другом регионе, наверняка, таковым утонченным методом не происходит.
(продолжает) Ну если я говорю, нахально умудряются отходы, те, которые должны утилизировать, продавать и из бюджета еще платить средства? Ну блин! И при всем этом нету ни одной надзорной структуры, кто бы произнес — ой, мы не знали. Все знали. Все вот практически этому содействуют.
Ну что было. Были эсэмэски «будь аккуратнее», «с собой ничего не носи», ну какая-то таковая фигня, короче, типа, могут подкинуть, в таком духе. Были анонимки на меня. Я и террорист, я и ваххабист, и орудие вожу…
В один прекрасный момент по сиим анонимкам его задержали совместно с супругой. «Опосля этого я все себе до конца решил».
Руслан ведает: в 16-м году сорвало ветром с крыши дома 33 по Талнахской лист проржавевшей жести и уничтожило даму.
— Следственный комитет возбудил дело, расследовал-расследовал 10 месяцев и закрыл. Возбудили по 109-й — причинение погибели по неосторожности, когда в итоге действий, ненадлежащего выполнения лицом собственных должностных обязательств. Закрыл на том основании, что отсутствуют действия самого злодеяния.
На данный момент дело открыто в 3-ий раз, открывали через Бастрыкина. С третьего раза, забрав дело у норильских следователей, отыскали ответственного — начальника эксплуатационной части управляющей компании.
— Он свою вину признал. Все, фактически говоря, мы уже ожидали, когда будет вот это окончательное решение. А ему, видать, начальники произнесли. И он все — нет, нет, я не повинет, я ничего не скажу. Ну следователи работают далее, следом головного инженера завлекают. Поэтому что вот пошли по инструкциям — это то, что на данный момент по трагедии происходит. Документы изъяли, изучают, что обязано быть.
Ему не жаль задержанных ни служащих ТЭЦ, ни Старостина.
— Вроде бы там ни было, он — должностное лицо. Он должен был говорить! Говорю, ко всем обращаюсь, кто где находится — смотрите, заявляйте, пишите, гласите и исключайте тот момент, когда вы там сидите, молчите, а позже последними становитесь. Он и будет последним, если он не будет гласить. Ну это уже осознанный выбор. И к этому все идет, к огорчению, — 51-я статья, и столичный юрист. Все! Почему показаний не дает?
Если б он пришел, произнес — ребята, да, я вот в январе ступил, я то-то делал, я к начальнику обращался, я писал, я гласил, я обошел местность, лицезрел, что она не соответствует, лицезрел какие-то опасности. Я, соответственно, уведомлял, ну и вроде бы все нужные меры решал. Соответствующим образом делал свои обязанности, старался предупредить. Здесь вопросцев нет! Но он же этого не сделал! Он же не достаточно того что этого не сделал — он к тому же прячет. Он практически соучастник. Как ты производил свои возможности, как вверенный для тебя страшный производственный объект ты контролировал. Да извините меня, можно на этом бетоне посиживать и деньком, и ночкой, но не допустить!
Я вспоминаю, что коррупция в собственном изначальном значении — растление, разложение, ржавчина.
Конкретно к Абдуллаеву пришел замглавы норильского Росприроднадзора Василий Рябинин, .
6.
Василий Рябинин. За спиной — озеро Длительное и система остывания ТЭЦ-1. Фото: Юрий Козырев / «Новенькая газета»
Василий Рябинин глядит на нас и гласит: «Я не буду с вами говорить».
Он в рубахе и подтянут. Перед ним — совсем пустой стол. Это его 20-й денек работы в Росприроднадзоре. Он уже написал заявление о увольнении, этому заявлению не желают давать ход. Входит юный сотрудник, лицезреет нас и выходит. Понизу прогуливаются рубахи следственного комитета.
— Попытайтесь условиться через главу Росприроднадзора, — гласит Василий и улыбается уголком рта. — Типа, официальное интервью.
В , которое в городке именуют «самоубийством», Василий Рябинин гласит о том, как во время проверки Красноватого ручья (из трубопроводов сочится повсевременно, и самым старенькым разливам уже дают тут наименования) поступил сигнал о разливе горючего. О том, как начальника и замначальника Росприроднадзора не пустила на пространство охрана комбината — в присутствии правоохранительных органов. Как они вышли пешком к Далдыкану и узрели поток дизельного горючего, идущего «горной рекой». «Пару кадров красноватой реки, которая впадает в дизельную реку, чувство катастрофы налицо». И как они пробовали подъехать к ТЭЦ-3, и за ними приехала «буханка» с вооруженными людьми.
На последующий денек с Рябининым повстречались сотрудники департамента сохранности, спросили, как он оценивает обстановку.
И далее — про указание управления отбирать пробы лишь около бонов. Про возникновение версии, что в озеро ничего не попало из-за прижимающего ветра. При всем этом пробы с озера никто не брал.
«Тогда я организовал вроде бы людей, наших всех, с отдела. И произнес, что мне кажется, это должностное грех, вот. И я сиим заниматься не желаю. Потому выдавайте мне задания в письменном виде. На что мне произнесли: «Ты отстранен от данной для нас проверки». А начальству приготовить служебку о моем отстранении. И произнесли: «Ну ты подготовь письменно, чем ты в общем-то недоволен». Вот. Я произнес, что я непременно подготовлю, когда будет распоряжение о отмене отстранения меня от проверки.
И, в общем, что это по сути вроде бы такое не должностное, наверняка, грех, а грех против даже моих деток.
Это совершенно по сути тут весьма тяжело, с детками. Поэтому что, к примеру, у меня нередко малыши рыдают, просятся: «Папа, выпусти погулять», а на улице газ, и я просто понимаю, что это моя ответственность за это.
Поэтому что я на данный момент работаю конкретно в этом месте, кто должен вот это вот предотвращать. А этого не происходит. Да, может быть, мне было надо это созодать как-то равномерно, но эта трагедия, она изменила все планы. В итоге этого ну вот я начал двигаться на таковой вот шаг, как вы на данный момент видите».
Мы выходим курить, и он гласит: «Я увольняюсь и уезжаю из городка. Я свое сделал, я свое отвоевал». Он гласит: «Основное — мои малыши в сохранности. Они гуляют у дома — когда газа нет».
Замруководителя Енисейского межрегионального Росприроднадзора Александр Александрович Иванов гласит: «Я бы с вами побеседовал, так уволят же. Уходите».
7.
Рамиль Садрлиманов и Игорь Клюшин. Заброшенная угольная шахта рядом с горой Шмидта. Фото: Юрий Козырев / «Новенькая газета»
«Господь, наверняка, понимает, как помогать людям». Рамиль Садрлиманов православный, верующий. Иконы в старенькой машине. Он гласит — в один прекрасный момент у меня останавливалось сердечко, и я запомнил это чувство. Гласит — у меня отпрыск и дочь, нужно жить достойно. Рамиль ведает, как был наблюдателем на выборах Путина, и «все позже перевернулось».
У него собственный бизнес — магазин банных продуктов. Его друг Игорь хочет ему разориться — «быстрее уйдешь в депутаты», лишь в депутаты Рамиль не желает. У Рамиля есть камера Sony и машинка. Он, Игорь Клюшин, Руслан Абдуллаев и Андрей Васильев ведут в фейсбуке . На данный момент в группе 7 тыщ человек.
Игорь Клюшин — прошлый замглавного редактора газеты Комбината. Гласит, что заблуждался — но как заблуждался? Приветствовал приход Потанина, вел войну с коррумпированными профсоюзами, веровал, что «Норникель» «выстроит западный капитализм». Уволился в 2006-м. Гордится, что ушел с золотым парашютом. Он гласит, что у него есть израильский паспорт, что может уехать из Норильска в хоть какой момент — но почему-либо не уезжает. «Тут апокалипсис без конца».
Рамиль прячет машинку у трассы, мы с Игорем идем к Красноватому озеру — самому старенькому хвостохранилищу Надеждинского завода, «Надежды». Мы длительно идем вдоль заржавелых труб. Над трубами в полярный денек пылают новые фонари. Земля вокруг переворошена — опосля разлива горючего и перед визитами больших лиц тут убирали красноватые подтеки, перекапывали землю бульдозером.
Далее дорога делает поворот. Тут сбрасывают с КрАЗов землю в Красноватое озеро.
Земля пахнет и дымится. Экскаватор сгребает кучи в озеро с красными берегами. Шофер заместо ответов похлопывает по спецовке «Норникеля» и улыбается.
Уборка зараженной топливом земли у ТЭЦ-3. Фото: Юрий Козырев / «Новенькая газета»
Ребятам слили информацию, что грунт засыпают и в брошенный ангар напротив 5-й автоколонны. Брошенных спостроек здесь много. Рамиль снимает панораму, пока Игорь лезет вовнутрь.
Рамиль не может лезть — с того времени, как его выследили и избили казаки два года вспять, у него болит спина. Но завтра его репортаж увидит весь Норильск.
Веб в Норильске возник три года вспять. Ранее был спутниковый, и скорость чуть позволяла читать тексты. О Ютубе речи не шло, о соцсетях — тоже.
Веб тоже провел «Норникель» — вводили систему управления SAP, требовалась мощная информатизация. Кабель протянули от Тюмени, перекладывали через Енисей. И заложили под себя бомбу.
В группе начинали с расследований о коррупции местной власти, полюбившей закупать открытки и цветочки по 40 тыщ рублей за набор. Про «парки», устеленные искусственной травкой. Про 3650 пустующих городских квартир — при имеющейся очереди на жилище.
Но дошло и до Комбината.
Под шапкой группы — полоса, меняющая цвет. Это «народный» мониторинг воздуха и серных выбросов. «Зеленоватый — дышим. Оранжевый — дышим через один раз и не всюду. Красноватый — торопитесь в укрытие».
Конкретно «Норильчане» стали информационным центром опосля трагедии на ТЭЦ-3.
Но членство в группе — вещь общественная.
Не считая данной для нас группы существует «подполье». Подполье практически вполне состоит из бывших и сегодняшних служащих «Норникеля». Подпольем они именуют себя в шуточку, но меры сохранности не шуточные. Мы встречаемся с отключенными телефонами, садимся в правильные машинки. Почти всех из их уже «взяли на карандаш».
Мне демонстрируют опасности, которые им приходят, и воспрещают их цитировать. Опасности написаны весьма похоже, правильным русским языком, содержат внутри себя философские размышления.
Я думаю, что, видимо, существует человек, который получает заработную плату за эти слова. В особенности мне запомнился тезис: «Грядущего не существует, те, кто волнуется о будущем, — ханжы. Задумайтесь о реальном. Истинное может стремительно поменяться, и рядом с вами не остается ни 1-го человека».
Я бы желала поблагодарить всякого и каждую, кто помогал нам все эти деньки, но не могу именовать вас по именам. Спасибо для вас.
8.
Красноватое озеро. Хвостохранилище Надеждинского металлургического завода. Фото: Юрий Козырев / «Новенькая газета»
Газ с Медного завода накрывает город, и я вдыхаю его.
Это вправду трудно обрисовать. Тонкий сладкий вкус оплетает гортань, остается глубоко снутри. Начинаешь покашливать, но кашель не приносит облегчения — диоксид серы уже в легких.
Начинается дождик, и меня загоняют под крышу: вода, касаясь газа, преобразуется в слабоконцентрированную сернистую кислоту.
В последующий раз я вдыхаю газ ранешным днем. Улица полна людей, малыши идут в школу. Мало покашливают, все. Третья часть городка дышит сиим на работе.
Молвят, ранее было ужаснее. Ранее работал Никелевый завод, находящийся на обратной от Медного стороне городка, и, откуда бы ни дул ветер, газ оказывался в городской черте. Четыре года как Никелевый закрыли. «Норникель» представил это как экологическую акцию. Заводчане молвят: разваливалась крыша, разваливалось оборудование; в ремонт вкладываться не стали.
В летнюю пору роза ветров оборачивается на город, и люди стараются уезжать либо хотя бы выслать деток.
«Норникель» обещает выстроить «серный проект» — создавать серную кислоту заместо выбросов. Это самое драгоценное экологическое вложение компании, 3,5 млрд баксов. Обещают уже длительно, сроки переносятся, на данный момент молвят уже про 2025 год. По факту есть фундамент, закрытый забором, не так давно забор повалился.
По городку ездит белоснежная комбинатовская машинка, замеряющая газ. С момента разлива выбросы уменьшились — и хоть уменьшили быстрее всего для гостей городка, норильчане признательны Комбинату.
9.
В Норильск приезжает министр природных ресурсов и экологии Дмитрий Кобылкин, глава Росприроднадзора Светлана Радионова и губернатор Александр Усс. Их везут на пространство трагедии, позже — на встречу с коренными немногочисленными народами (отбор шел твердый), позже — на ликвидацию разлива. Их сопровождают правильные, отобранные журналисты. Мы не входим в их число. Передвижение осуществляется транспортом «Норникеля», и нас отрешаются включать в делегацию.
Нас пускают на 1-ые 5 минут совещания в администрации.
Совещание министра природных ресурсов Дмитрия Кобылкина, главы Росприроднадзора Светланы Радионовой и штаба ликвидации ЧС. Администрация городка Норильска. Фото: Юрий Козырев / «Новенькая газета»
Совещательная комната забита. Люди посиживают вдоль стенок, люди глядят с экранов. Я узнаю Зою Анатольевну Янченко. Радионова поправляет жемчужный браслет на голубой перчатке. Министр гласит:
— Наша основная задачка — принять исчерпающие меры для сохранения природного богатства и био контраста… Мы лицезреем много попыток со стороны отдельных игроков ослабить природоохранное законодательство. Президент Русской Федерации Владимир Владимирович Путин отдал исчерпающие поручения на этот счет. Мы не можем сейчас сказать, сколько времени пригодится на восстановление нарушенных экологических систем. Я думаю, что на это уйдет не один год. Но из того, что мы сейчас лицезрели, охото отметить неплохую работу, высокопрофессиональную работу министерства чрезвычайных ситуаций по локализации и предстоящей ликвидации данной для нас трагедии…
Представители «Норникеля» утверждают — собрано 90% горючего.
10
Участок розлива файнштейна плавильного цеха Надеждинского металлургического завода. Фото: Юрий Козырев / «Новенькая газета»
Рабочий с «Надежды» гласит:
— Здесь все равно, где ты работаешь, по сути. Норильск — такое пространство, куда бы ты ни начал двигаться, всюду сплошной ужас. Вправду правительство в государстве. Для каких-либо регионов заработная плата, допустим, в 35–40 тыщ рублей на руки незапятнанными, быть может, обычная, а в Норильске по нашим ценам — за квартиру двухкомнатную 12 тыщ за месяц коммунальные услуги. Тут заработная плата 100 тыщ рублей — это мало, хотя 100 тыщ рублей получает плавильщик. Это та заработная плата, которую не все на Комбинате получают. При этом платят за эти 100 тыщ рублей, мягко говоря, своим здоровьем.
Тарифы не рыночные, не соответствуют рынку по всей Рф. Если б у нас были тарифы, которые есть на континенте, в остальных регионах, у нас заработной платы могли быть кратно выше. Просто кратно. Те же плавильщики получали бы приблизительно по 200, как и проходчики. А никто так не получает.
Проверяющие соединены с Комбинатом. Как? Обыденно. Вот человек преподавал в корпоративном институте. А это вроде бы структура комбинатовская, там проходят обучение (педагогический процесс, в результате которого учащиеся под руководством учителя овладевают знаниями, умениями и навыками) все работники Комбината. Снова же, контролирующие органы — все они меж собой так же завязаны. Бывшие инспектора по технике сохранности Комбината работают в Ростехнадзоре, либо работники Ростехнадзора работают в Комбинате.
Здесь не достаточно что кто-то сумеет поменять, мне кажется. Ну приходят время от времени какие-то независящие структуры. Они пишут отчеты, эти отчеты никто никогда не лицезреет.
Рабочие места… Есть нормативы по превышению максимально допустимых концентраций. По шуму, по загазованности, по вибрации. Все это существует, вроде бы все эти нормативы есть. Но когда проходят проверки, допустим, по запылению рабочих мест, цеха не работают! Они приходят, естественно, в утренние смены. И что они будут замерять? Незапятнанный воздух? По вибрациям я никогда не лицезрел мониторинга. И вроде как все отлично, а люди выходят со смены, у их спины болят. Вот у тебя работа посиживать, надзирать какие-то процессы. А у тебя таковая вибрация, что ты в конце смены встаешь, и просто любой позвонок собственный ощущаешь. А если кто-то пробует подымать какие-то вопросцы, обычно это замыкается снутри цеха либо забора Комбината. И изредка вылазит наружу.
Фотовидеосъемка запрещена, это агрессивно и в формате увольнения. Даже за бытовые фото какие-то, что люди просто сфотографировались коллективом на работе, — и их могут ожидать какие-то санкции. Прямо до лишения премии — это нормально. Были случаи в примыкающих коллективах — ребята просто сфотографировались, выложили в социальную сеть, на личные странички. При этом фото не показывала каких-либо заморочек, просто они сфотографировались на рабочем месте — все, они без премии посиживают.
А премия какую часть оклада составляет? Малая — это 30%, очень — до 50%.
Почти все тут зависимы. Это ипотеки, кредиты. Комбинатовские программки полурабства. Вроде как социальные проекты, «мой дом», «помощь в переселении». А в итоге люди подписывают документы, и они ни слова больше не сумеют сказать.
Это не прописывается, но это все знают, все проходят. Все программки согласовываются с руководителями. Другими словами человек пишет заявление, что я желаю участвовать в такой-то программке, получить льготы, приобрести квартиру по данной для нас социальной программке. И все, это согласовывается с твоим конкретным управляющим, и так дальше, по всей цепочке. Там количество подписей — прямо до директора завода, что этот человек включен в программку, и ему дали эту льготу. И все, все знают сейчас, что он раб. Что он сейчас произнесет — я не пойду работать на страшный объект? Вот на «Надежде» крыша обвалилась года два вспять. Что он произнесет — я туда не пойду?
Горнорабочий. Фото: Юрий Козырев / «Новенькая газета»
Ремонты спостроек и сооружений на Комбинате — это отдельная история. Все ветшает. Та емкость, которая лопнула, — это просто олицетворение всего Комбината. Все так держится. Броский пример, допустим, НОФ (Норильская обогатительная фабрика. — Е. К.), там довольно-таки жуткие есть места. Есть галерея лифта, которая просто в страшенном состоянии долгие годы находится. И если идти, подниматься не на лифте, а по лестнице, где эта галерея, там дыры вот такие вот в стенках. И все это на ветру качается. Если поглядеть по кадрам, то спецы, инженеры по зданиям и сооружениям тут будут очень нужны, но никто не желает идти. Поэтому что никто не желает отвечать за это. Поэтому что все в ужасном состоянии, и если человек идет на эту должность, он соображает, что это билет в один конец. Развалится стенка — ты будешь отвечать. Крыша обрушится — ты тоже будешь отвечать. А чтоб провести ремонт, нужно приостановить оборудование. Как приостановить оборудование… Ну как? Как мы работать будем? На данный момент все вот итак вот.
За крайний год за 2019-й это была незапятнанная выжимка. Весь Комбинат показал безумные характеристики, «Надежда» выдала наибольшие характеристики за всю историю собственного существования! Проводилось плохое количество тестов по плавкам, привозились различные материалы, завозились для плава. Но при всем этом все оборудование просто звенело и громыхало. В наилучшем случае там кое-где что-то смазали, пришли быстренько слесаря, все, далее работаем. Что толку смазать, если там снутри все раскрошилось? Печи, естественно, тоже стараются не останавливать. Остановка печи — это весьма ужасная вещь, поэтому что пуск печи — это еще огромные препядствия. Представьте, что барабан вот этот вертится, а у него изо всех щелей расплав течет. Пока насты не покажутся по полуметра, чтоб стены не заросли уже расплавом, люди просто там подпорками пробуют закрывать, затыкать дырки.
Вряд ли из плавильщиков кто побеседует с вами с охотой. Вы просто попросите плавильщиков руки показать. Там ожоги будут приблизительно до локтей.
Поэтому что расплав брызжет нередко. Войлок, все средства персональной защиты, они, естественно, эффективны, но когда у тебя шпур в руке, а расплав брызжет, что ты, шпур (инструмент плавильщика, трубка, по которой воздух подается в расплав. — Е. К.) будешь кидать, что ли? Нет, не бросишь ты его, это небезопасно! Вот. Прыскает — терпим.
Видео: Юрий Козырев, установка: Александр Лавренов / «Новенькая газета»
Заморочек-то много, все молчат. Бывали случаи, люди гласили о этом наиболее вышестоящему управлению. Но приблизительно ответ был таковой, что такового не быть может. Проходили обучение (педагогический процесс, в результате которого учащиеся под руководством учителя овладевают знаниями, умениями и навыками) в корпоративном институте, и там кто-то из высшего управления, из Заполярного филиала вел там лекцию. И люди начали ему гласить: что, ну что вы нам рассказываете, мы вчера практически столько нарушений делали по приказу.
«Вы сможете отрешиться!» — «Без премии будем посиживать за отказ». — «Да такового быть не может, у вас все замечательно! У вас все отлично! У вас безупречные условия труда!»
Надеждинский металлургический завод. Плавильный цех, конверторный просвет. Фото: Юрий Козырев / «Новенькая газета»
Здесь в хоть какой ситуации, если что-то пошло не так, ты будешь повинет. Все есть разные нормативы, что-то вроде динамической оценки риска. Ты не оценил опасность. Все, это твоя неувязка. Не было надо для тебя этого созодать.
Бывали случаи, полностью абсурдные. Лет 5 вспять было. Мужик в районе ЦАТКа вышел из машинки, его покусали бескровные собаки. Он вышел с КамАЗа, его покусали. Вроде как в чем вина-то человека? На него набросилась свора. «Не оценил сохранность при выходе из тс». Вылечили, наказали. Это абсурд, согласитесь?
Профсоюз вроде бы есть. Никто с ним никогда не общался. Ну другими словами это афиллированная с Комбинатом структура из работников Комбината, о которых не достаточно кто понимает. Они не участвуют в жизни компании как-либо совершенно. Когда происходят какие-то моменты по дискуссии — коллективного контракта либо продления, они возникают и начинают вести какую-то свою деятельность, типа торгов, что вот здесь мы для вас что-то добавим, здесь не добавим. В итоге все вываливается в то, что этот же коллективный контракт всякий раз миниатюризируется и миниатюризируется. То, что любопытно работникам, оно часто не врубается туда. Да очевидные даже такие вещи, как транспортировка людей до работы и назад. Вроде как обыденная вещь. Ну что такое — довезти людей до работы? Нет. Недешево. Для чего.
Экология! Ну вот вы лицезрели же трубопроводы? Они же не из земли торчат. Соответственно, к ним идут еще подводы. Другими словами вертикальные, а еще есть горизонтальные трубы, которые от самого компании отводят сам газ. Сера, все эти вещества, они же оседают тоже на трубах. Другими словами вызывают такую корочку определенную. Трубы же забиваются с течением времени, зарастают. Зарастают чем — этим же, что и в воздух выходит, диоксидом серы. Их же промывать временами нужно. А диоксид серы с водой смешивается, это сернистая кислота. Соответственно, единственный метод убрать — это ее смыть. А куда смывается? Куда оно течет, там кто-то контролирует, что ли? Нет. Ну течет и течет ручей кислоты. Это внутреннее предприятие. Ну вылилось через грунты, ушло куда-нибудь… ну ничего ужасного. Это с старых времен идет.
Под горой Гудчихой. Фото: Юрий Козырев / «Новенькая газета»
Да, я родился тут. По работе выбор не самый большенный. Кумовство существует, и ужасное, по сути, это одна из основных заморочек,
и на Комбинате, и совершенно всего происходящего. Поэтому что люди нередко занимают должностя, не соответствуя по познаниям сиим должностям. Ну они просто диплом приобрели, и их посадили куда-то работать. А то, что они отвечают за жизни людей, они как-то о этом не достаточно думают. Ну работает и работает человек. А позже у него еще какая-то судьба, и так дальше. В итоге у нас выходит, что управление прям совершенно неквалифицированное. Вот. Совершенно.
До бреда доходит, что люди не знают действий, происходящих, не знают устройства оборудования. И это твои конкретные руководители могут быть! А он не понимает, из чего же у тебя оборудование состоит. Ты знаешь, он — нет. Как это? На данный момент я понимаю, что пробуют это переломить. Привозят сюда профессионалов на руководящие должности, что не достаточно кому нравится из местного управления. И все соображают, почему это: коррупция, откаты на выполнении работ, и так дальше. Это все существует. Откат — это 50–60% с подряда может достигать. Кто занимался подрядами на комбинате, понимает, что… ну для тебя просто не подпишут. Наряд не закроют, и все. Ты работы выполнишь, а для тебя не заплатят. Ну отыщут до чего же докопаться.
Про трагедию не достаточно кто гласит, стараются совершенно не гласить излишний раз. Все соображают, что это всего только верхушка айсберга. Эта емкость, она в принципе олицетворяет весь Комбинат. Другими словами это все вот итак вот гнилое, заржавелое. Трагедия — ну а что они произнесут, что комбинат повинет?
На данный момент вот людей посылают на устранение так именуемой данной для нас трагедии. И здесь тоже странноватая вещь — в 1-ые деньки люди прогуливались просто мусор с местности собирали, поэтому что ожидали приезда огромных начальников, было надо прибраться, а мусора всюду ужас сколько. Сейчас вроде как занимаются уже на реагентах. Рассыпают эти реагенты по воде, чтоб типо что-то вернуть. Всех, кого могли туда выслать, из штата, тех туда и выслали. Ну тех, у кого есть возможность какие-то работы на данный момент отложить, допустим, ремонтный персонал, который еще остался в Комбинате. Их туда по приказу выводили. Все соображают, что в 1-ые деньки люди занимались просто ерундой. Не то что ерундой — это тоже полезно, мусор собрать, прибраться, это весьма необходимо время от времени. Но когда у тебя под носом вправду экологическая трагедия, а ты ходишь бутылки собираешь — ну это как-то… не понимаю.
И это началось не с 29-го. Это началось кое-где за день до приезда Потанина в город. Кое-где 3–4 июня были процессы уборки местности.
То все есть другие вроде бы еще не так жутки были управлению, а вот Потанин приехал — нужно прибраться.
11.
Гора Гудчиха. Фото: Юрий Козырев / «Новенькая газета»
— Люди так приземленные, что лицезреют единственную делему, что рыба подорожает. Ну и что с таковым популяцией можно создать? Каждое население достойно правительства и тех критерий, в каких живет.
Мы встречаемся с Василием Рябининым на последующий денек опосля первого несостоявшегося разговора. С отключенными телефонами, практически ночкой. В той квартире, которую Василий брал для собственной семьи — и начал чинить для собственной семьи, но сейчас будет продавать.
Квартира пуста, шпаклюются стенки. За окном — озеро Длительное в переплетении заржавелых труб, фонтаны остывания ТЭЦ-1 и сваи снесенного дома. За окном висит ресивер-репитер, воспринимает и дублирует сигналы раций туристов, охотников, рыболовов. Рекорд связи — 57 км. Василий состоит в местном туристском клубе, обошел весь Таймыр. Сплавлялся по всем речкам и понимает скорость этих рек.
Он устроился в норильский Росприроднадзор 20 мая — заместителем начальника. Сам норильский отдел — новейший, его лишь что открыли. Ранее Рябинин не работал полгода. Проходил кучу собеседований, ездил на утверждение в Красноярск. Первую недельку вводил собственного красноярского начальника в курс норильских реалий, таскал компы. Они совместно готовили первую проверку — по Красноватому ручью, текущему поблизости Красноватого озера и впадающему в речку Далдыкан.
Прокурор, с которой готовили проверку, произнесла: «Круто забираешь, работать для тебя не дадут». «Я задумывался, если будут давить, — уйду через полгода, в конце испытательного. Но не так».
Гласит: моей семье мое решение обошлось в 400 тыщ полугодовой заработной платы приблизительно, не продавать же родину за такие средства. Смеется.
Он увольняется послезавтра. Увольнять его не желали, и Рябинину пришлось напомнить, что он на испытательном сроке. Он не юрист — химик, но просто ориентируется в всех печатных текстах, включая законы.
Рябинин — человек системы. Начинал работать в ГМОИЦ — научном предприятии «Норникеля». Позже, когда наука стала Комбинату не нужна и ученых «улучшали», перебежал в Ростехнадзор — и штрафовал этот же «Норникель». Гласит, инспектору нужно вырасти, «минимум три года занимает, чтоб научиться работать». Позже перебежал в департамент сохранности «Норникеля». Гласит: «меня желали убрать из Ростехнадзора, и я убрался», гласит: «погнался за средствами». 6 лет спустя ему произнесли, что он больше там не нужен — и он уволился. Уволился бы он, если б не предложили уйти? Непонятно.
Он отлично соображает, как работает система, и в этом его сила.
— Почему я увольняюсь на данный момент? Поэтому что по факту я отстранен от всего. Радионова (глава Росприроднадзора. — Е. К.) гласит: благодаря для вас я звезда Ютуба, и раз вы таковой умный, придумывайте для себя работу и делайте. Я говорю: желаю исследовать левый сберегал озера Пясино. Она: нужно вертолет, для вас дадут, двигайте, отбирайте пробы. Я готовлюсь серьезно, маршрут, емкости, пробоотборник. Позже мне объявляют: вертолета нет, поедем на матрасе (судно на воздушной подушечке. — Е. К.), а ты гласил, что и пешком пойдешь, вот и иди. Меня высадили, я 10 км прошел по сиим болотам. Вертолет нужно мной пропархал… По сути, на тебя очень влияет публичное мировоззрение, даже если ты уверен в чем либо. Начинаешь колебаться. И необходимо это горючее отыскать, подтвердить, хотя бы себе. Запах был, но его к делу не пришьешь.
А когда меня назад по левой протоке провезли и я высунулся из судна, я узрел. Я сейчас буквально понимаю, что я прав. Я успел создать фото.
На фото справа — озеро Пясино, левый сберегал, протока, идущая от реки Амбарной. На берегу — следы от прошедшего потока дизельного горючего. Фото изготовлено заместителем начальника норильского Росприроднадзора Василием Рябининым 4 июня 2020 года
— По левому берегу?
— Да. Вот эти берега покрыты слоем соляры, 10 см. Это уже за бонами. И если она тут прошла, то она уже ушла далековато.
Василий ссылается на свою новейшую библию — книгу доктора наук Станислава Александровича Патина «Нефтяные разливы и их действие на морскую среду и биоресурсы». Цитирует: обычно собрать удается не наиболее 30% горючего, при самых наилучших критериях — не наиболее 70%. Ветер должен быть резвее скорости течения воды в 10-ки раз, чтоб приостановить поток разливающегося горючего.
Сейчас он на связи с Радионовой раз в день. «Она пробует меня подловить. У нее на последующий денек было полное досье на меня — что я инспектировал, когда и как».
Еще Василию звонил министр Кобылкин. Просил звонить, если будут препядствия.
Опосля того, как он шел 10 км по берегу, Василий набрал номер министра.
— И как он отреагировал?
— Никак. И я произнес — я буду увольняться. Дайте мне уйти, не вставляйте палки в колеса.
Если б я по сути не знал, как горючее движется, я бы тоже вроде бы вот в этот ветер веровал. Нет! 3–5% от скорости ветра замедление пятна идет. Всего! Другими словами горючее фактически не изменяет направление собственного движения. Как оно вышло на струю, так оно и херачило. Я все это расписал, со ссылками. И Радионова открыла рот. Рябинину-то можно противостоять, а когда дяденька-академик написал книжку, ничего не сделаешь.
Он гласит:
— Потому что я работал в Ростехнадзоре, Комбинат я весь понимаю, всюду был. Ни один основной инженер не может повытрепываться таковым количеством посещений различных мест тут. Можно перечислить, где я не был: на шахте Скалистой не спускался под землю. На Комсомоле не спускался под землю, на поверхности я там был. Во всех других местах я все закоулки понимаю, все препядствия. Потому я могу сказать, что завтра взорвется, свалится. «Надежда». Она не ремонтируется, поэтому что нужен сплав. Тут же система экономии. В русское время недаром были эти нормы на ремонты. Как начали сокращать, начались погибели, жертвы, выходы расплавов неизменные, которые они скрывают.
Тут весьма любопытно социологов муниципальных прислать, и чтоб учить на данной для нас местности наше правительство русское. Президентом взять Потанина и от него отталкиваться, что тут и как. Тут внутренняя коррупция просто пипец.
Люди, которые управляют заводом, — те же бюрократы, которые управляют государством. Они берут немалые откаты, невзирая на большие заработной платы, к примеру, головного механика. Стараются как создать: вот эта ж деталь не износилась? Давайте ее не будем поменять. На ремонт средства сберегли два млрд, вот для тебя 400 тыщ в кармашек, грубо говоря. Большущая коррупция снутри структуры. Это еще гробит. Это соц неувязка капитализма, на самом деле.
Потанин информационно защищен не ужаснее, чем президент. Я работал в департаменте сохранности. Никогда впрямую в головной кабинет письмо не попадет. Вроде бы ты ни желал. Были люди, которые в Москву относили прямо туда, здесь кипеш одичавший был, как это письмо, минуя структуры норильские, туда попало. Но часто люди, которые так делают, они не могут выложить хорошо делему, чтоб ее решили. Если б, к примеру, кто-то написал впрямую, к примеру Потанину: жуть какая творится на ХАДТ, думаю, что там сходу бы поувольняли.
— ХАДТ — это что?
— Хозяйство аварийного дизельного горючего. Бочки эти.
Различные люди проводят проверки, понимаешь? Совсем различные. Недозволено сказать, что в Ростехнадзоре, к примеру, все взяточники посиживают. Да, я понимаю таковых людей. Ничего они с этого неплохого не имеют. Поэтому что это Комбинат. Как ты кое-где прокололся — все, ты у их уже на крючке. И если б я ничего не сделал, я бы был тоже на крючке. Ну нифига для себя, мы столько вылили, а ты куда смотрел-то? Они же тоже знают юридические правила и тонкости. Они произнесут — ну не хочешь созодать по-нашему, на данный момент от левого чувака поступит заявление, начнется проверка на полноту выполнения тобой проверочных мероприятий. А ты уже подпись поставил под сиим, понимаешь? Ну и все, проверка эта пройдет, и выяснится, что ты не полностью их проверил.
Спрашиваю, что он ощущает к тем, кто на данный момент посиживает в кутузке. Он гласит:
— Я для тебя могу пример привести. Ты позже скажешь, что здесь нужно ощущать. Я проводил газовый надзор по ТЭЦ-3. Там есть газораспределительная станция. Там необходимо свечки открывать, тоненькие такие трубы с набалдашниками, чтоб в атмосферу избыток газа выходил. Свечки должны на крышу идти. Я туда пришел, там этих свеч нет. Я говорю — блин, ребят, вы чего же? Газ скопится, какая-нибудь искра, не дай бог, и все это хлопнет. Отдал предписание. И позже прихожу инспектировать выполнение предписаний. Они, такие, — да, все, мы сделали! Это был директор ТЭЦ-3, понимаешь? Не попросту некий начальник газовой службы, а директор! Он, таковой: пойдемте кофе попьем, и из моего окна все весьма замечательно видно, там и поглядим. Я говорю: не-не, чувак, не пойдет. Полезли. Я снизу смотрю — ну да, торчат свечки. Залажу на этот 3-ий этаж по лестнице. За мной лезет директор.
И чего-то меня повело — и я просто выдернул эту свечу рукою, понимаешь? Они просто воткнули ее в снег! Ножки приварили к ней и воткнули ее в снег! Ты представляешь, какие я эмоции (Эмоции отличают от других видов эмоциональных процессов: аффектов, чувств и настроений) там испытал?
Я их по максимуму штрафанул, на всю вероятную сумму по данной для нас статье. Что я к этому человеку должен испытывать? Я не понимаю! А представляешь, если б я не проверил, к примеру. И произнес — да, давай кофейку попьем. Ну как доверять вот так людям? А позже бы меня обвинили в халатности. Знаешь, когда взрывается, взрывом вроде бы разрывает всю одежку, и лишь тело вылетает. Нагой труп валяется.
Глава Росприроднадзора Светлана Радионова. В администрации Норильска. Фото: Юрий Козырев / «Новенькая газета»
Знаешь, почему они задержали горючее на Амбарке? Поэтому что это граница земель индустрии. За земли индустрии фактически ничего не нужно платить. Другими словами их идея-то какая вначале была: ушло это, и хер с ним. Смотрите, мы заградили бонами.
Вот моя докладная для Радионовой про расчет вреда. Я написал мировую практику, где люди уже считают совершенно по-другому. Есть таковой способ эквивалентных ресурсов. Для восстановления биоразнообразия природных ресурсов расчет вреда аква сферы обитания ведется на базе издержек на восстановление, экологических услуг, которые должны могли быть быть оказаны покоробленным поверхностям за определенное время. Расчет учитывает утраты относительно базисных критерий, также компенсационные меры. Короче, если русским языком это перевести…
Что на данный момент происходит? Приходит Потанин и гласит: «Сколько для вас необходимо? Нужно 10 млрд — я дам 10. Нужно туда рыбок — я туда выпущу рыбок».
Но если мы проводим вот этот способ эквивалентных ресурсов, мы говорим ему: «Чувак, твои средства не необходимы, твои рыбки не необходимы. Ты сам придумываешь, как вернуть эту систему. Ты засрал от Пясино до Карского — восстанови. Или восстанови биоразнообразие примыкающей речки. И что он будет созодать? Он уже не будет растрачивать свои средства, чтоб выбросить туда этих рыбок. Поэтому что они там просто сдохнут! Соответственно, биоразнообразие, оно не возрастет. Нет, для тебя необходимо поначалу остановить туда сбросы, каким-то образом очистить либо дождаться, пока это очистится. А позже уже рыбок разводить. И потому что это на для тебя, все эти трудовые затраты, то ты впустую не будешь растрачивать ресурсы свои. Ты не будешь садить деревья, если они на последующий год сдохнут. По другому ты будешь до бесконечности растрачивать эти средства. Вот и все!
А на данный момент с барского плеча, 10 лярдов, нате, чего же желаете с ними, то и делайте. А я далее буду срать.
…Но то, что я написал, никого не интересует. А это обязано быть в законодательстве. Реформа экологического законодательства обязана происходить. Здесь нужна ответственность совсем иная.
Вася хлопает по ободранной стенке. Гласит:
— Я не понимаю, верно ли я делаю, что говорю с вами. Вы сделаете из меня героя. Я не решил, желаю ли я быть героем. Героев страшатся, герои тут никому не необходимы.
Медный завод. Фото: Юрий Козырев / «Новенькая газета»
12.
Департамент сохранности, либо ДБ (Децибел — логарифмическая единица уровней, затуханий и усилений), — это малая спецслужба снутри «Норникеля». Ранее ее называли дирекцией по экономической сохранности и режиму, сокращенно — ДЭБиР, и конкретно сиим словом друг дружку стращают в Норильске.
Там работает 80 человек. В массе собственной — бывшие силовики: ФСБ (Федеральная служба безопасности Российской Федерации — федеральный орган исполнительной власти Российской Федерации, осуществляющий в пределах своих полномочий решение задач по обеспечению безопасности Российской Федерации), правоохранительные органы. Время от времени бывают достойные внимания перверсии — так, в департаменте сохранности «Норникеля» трудилась супруга Пушникова, замглавы местного ФСБ (Федеральная служба безопасности Российской Федерации — федеральный орган исполнительной власти Российской Федерации, осуществляющий в пределах своих полномочий решение задач по обеспечению безопасности Российской Федерации), «и премии у нее постоянно весьма отличные были».
И хоть департамент сохранности должен заниматься охраной объектов и предотвращением хищений, по сути занимаются приблизительно всем. Снутри ДБ (Децибел — логарифмическая единица уровней, затуханий и усилений) есть различные отделы. К примеру, отдел мониторинга обстановки — город рабочий, революция никому не нужна. Отдел внутренней сохранности, охотящийся на взяточников и откатчиков. Отдел обеспечения сохранности технологических действий, следящий за производственными косяками.
Сотрудники ДБ (Децибел — логарифмическая единица уровней, затуханий и усилений) мониторят соцсети и форумы, смотрят, чтобы не публиковались фото с производства, и прессуют тех, кто все-же что-то опубликовал.
Есть две машинки внешнего наблюдения.
Друзья из ФСБ (Федеральная служба безопасности Российской Федерации — федеральный орган исполнительной власти Российской Федерации, осуществляющий в пределах своих полномочий решение задач по обеспечению безопасности Российской Федерации) и МВД (Министерство внутренних дел — орган исполнительной власти, правительственное учреждение, в большинстве стран, как правило, выполняющий административно-распорядительные функции в сфере обеспечения общественной безопасности) занимаются перлюстрацией писем, прослушкой телефонов. ДБ (Децибел — логарифмическая единица уровней, затуханий и усилений) работает в тесноватой кооперации с местными силовиками. Совместно охраняют «первых лиц» во время приезда в город.
Естественно, дэбэшники занимаются и прямыми обязательствами. Вот водители крадут дизель с тепловозов, сливают в бутылки из-под газировки и скидывают на переезде. И департамент отряжает собственных агентов — посиживать с устройством ночного видения в не далеком кустике.
Но таковых злосчастных мало.
ДБ (Децибел — логарифмическая единица уровней, затуханий и усилений) заходит в блок корпоративной защиты «Норникеля». Два года вспять главу БКЗ Гасумянова, выходца из ФСБ (Федеральная служба безопасности Российской Федерации — федеральный орган исполнительной власти Российской Федерации, осуществляющий в пределах своих полномочий решение задач по обеспечению безопасности Российской Федерации), сменили на наиболее твердого Барбашова, выходца из МВД (Министерство внутренних дел — орган исполнительной власти, правительственное учреждение, в большинстве стран, как правило, выполняющий административно-распорядительные функции в сфере обеспечения общественной безопасности).
Конкретно вооруженные сотрудники помешали Василию и его начальнику пройти на пространство разлива горючего.
Конкретно с разрешения департамента сохранности вывозятся все пробы воды и земли из Норильска. Мне это молвят пару раз различные люди, геологи, полицейские, бывшие сотрудники ДБ (Децибел — логарифмическая единица уровней, затуханий и усилений). Мне разъясняют механизм — нужно подойти на Орджоникидзе, 4А, где находится департамент, предъявить пробы, получить печать на протоколе и особые пломбы на емкости — и лишь опосля этого отдел транспортной линейной правоохранительных органов подтвердит вывоз.
Но этого не быть может, думаю я.
Мне отвечают: «Ты все еще не понимаешь, где ты находишься».
13.
Система остывания ТЭЦ-1. Фото: Юрий Козырев / «Новенькая газета»
Город гласит: Интересы зарубежных стран лежат в Арктике. И то, что Наша родина так круто облажалась, всем на руку. Не нужно концентрировать внимание на разливе.
Город гласит: Наши заповедники отлично живут благодаря «Норникелю». Никто не будет кусать руку дающего.
Город гласит: Кто не дружит с никельками, не дружит с головой.
Город гласит: Не будет Комбината — не будет нас.
Город гласит: Для чего вы совершенно приехали?
14.
Во дворах Норильска. Фото: Юрий Козырев / «Новенькая газета»
Тесноватая квартира с самодельной мебелью. Супруга Василия Рябинина Ира — голубоглазая, хрупкая, в оранжевой футболке «мать» — поднимает рацию и гласит: Арсений, Всеволод, go home! Со двора, от труб, бьющих фонтанчиками, возникают двое мальчуганов, двояшки, семилетки. Двухгодовая Аделаида играет в собачку, папа чешет ее за ухом.
— Мелкие пока, ничего не знают. Задумываются, я работаю хоккейным тренером.
Я спрошу Иру, как она переносит это все, и она гласит: «Нормально. Я же замужем. За супругом. Я поддерживаю, я обязана поддерживать».
Василий уволился. Трудовую книгу — он отработал ровно месяц — должны прислать по почте. Утром у него поднялась температура, но он гласит:
— Поехали?
Мы доезжаем до жд переезда у рудника Октябрьский и, подлезая под трубами (они всюду), уходим в кустики.
…Человек стоит на крыше машинки — черным столбиком. Он глядит в нашу сторону, но не лицезреет нас. Неподвижен. Рядом — голубий балок, 1-ый пост. За ним — дорога, которая ведет к хвостохранилищу Талнахской обогатительной фабрики, ТОФ. Это хвостохранилище новое, оно запущено в 2017-м, но вокруг него уже озера самых различных цветов — от лазуревого до желтоватого. Мы разглядели их на гугл-снимках. Василий подразумевает, что жидкость хвостов сочится через дамбу хвостохранилища. Оно новое, ему нет и 4 лет, но оно не герметично. Мы желаем дойти до этих озер.
Человек на крыше поднимает руку с биноклем.
Мы ожидали охраны — но не такового.
— Так не обязано быть, — гласит Вася.
Василий и Мария Рябинины перебираются через ручей. У хвостохранилища Талнахской обогатительной фабрики. Фото: Юрий Козырев / «Новенькая газета»
Мы сворачиваем поглубже в тундру. Мы идем втроем. Я, Вася и его сестра Маша. Маша приехала из Ачинска, чтоб забрать деток, — но идет с нами, поэтому что не желает оставлять брата 1-го. Она младше его на два года, волосы в косах, смешливая. У Васи поднимается температура — и она смотрит, чтоб он не забывал пить. Нам необходимо пройти 7,5 километра по тундре и лесу.
Кажется, что Комбинат далековато. Из-под лиственницы вылетает куропатка, и мы лицезреем гнездо, выстланное пестрыми перышками. По рудному отвалу взбегает заяц.
Тундра цветет сплошным ковром. Растения странноватые — цветочки средней полосы, но с маленькими стволами, и полностью незнакомые. Хвостатые соцветия, скрученные из волосяных жгутов, голубые незабудки, страшный багульник. Зеленовато-желтые полярные маки. Комары вьются тучей и закрывают свет. Мы топаем ввысь и вниз по склонам, продираемся через заросли, прыгаем через ручьи. Маша приземляется и гласит — так я учу собственных деток созодать гранд-батман. Она тренер, учит деток чирлидингу и ведает про трюки.
Вася обычно пригибает ветки, наступает на кустики. «Для вас везет, что я болею. Так бы задал для вас темп».
Мы обходим еще три поста. Вася мрачнеет с каждым. «Тут не было столько». Натягивает сероватый чехол на оранжевый ранец, кратко бурчит в рацию.
Мы двигаемся вдоль правого берега речки Хараелах.
В которой-то момент мы сворачиваем в лес и идем вдоль необычного мутного ручья. Ручей вытекает из озера.
Мертвое озеро. У хвостохранилища Талнахской обогатительной фабрики. Фото: Юрий Козырев / «Новенькая газета»
Это мертвое озеро. Деревья стоят в нем палками — без коры, без сучьев. Мертвая полоса кустов по берегу, мертвые — умирающие, уже без листьев, но еще с корой — деревья. На воде дрожит белесоватая пленка.
Мы слышим шум движков, но не осознаем, откуда этот шум.
Привинчиваем Васину камеру к квадрокоптеру.
С лесной полянки запускаем коптер наверх. Он становится неразличим в голубом низком небе. Вася смеется.
Мы замечаем темный внедорожник на дороге. Дорога хвостохранилища близко от нас, не больше 200 метров — но эти 200 метров с трудом проходимы.
Мы ломимся через кустики, от машинки, от дороги.
Отдышиваемся в километре от места. Смеемся.
Через несколько часов Вася напишет: приходи срочно.
Мы совместно откроем снимки.
И мы увидим.
Снимок с квадрокоптера, изготовленный 20 июня 2020 года. «Новенькая газета»
15.
Мы увидим, что от бьефа — края — хвостохранилища отходят три причала. На 2-ух из их стоят будочки — желтоватая и оранжевая. Через эти будки протянуты ниточки шлангов. Одним концом шланги опускаются в зеркало хвостохранилища, иным переваливаются через бьеф и дорогу. Дорога изрыта, на ней накручены земельные валы и стоит машинка, испугавшая нас.
Там, где ниточки касаются тундры, белоснежный взрыв. От взрыва уходит ручей, разливающийся в мертвое озеро. От озера ручей течет в Хараелах.
Хараелах впадает в Пясино.
— Это сброс. ***, ***, это сброс, — гласит Вася. — СЕЙЧАС сброс, опосля этого всего.
Он листает снимки. «Разрешение малюсенькое, мы не докажем ничего».
Он открывает книжку «Норникеля», «Атлас минерального сырья, технологических промышленных товаров и товарной продукции», бурчит: «офигительная книжка», читает вслух: «хвосты сгущенные отвальные имеют в собственном составе медь (0,068%), никель (0,53%), железо (37,7%), кобальт (0,021%) и серу (18%)». Гласит: под действием кислорода элементы перебегают в ионные формы и перемешиваются с водой.
Открывает «Создание металлов за полярным кругом». Находит главку про ТОФ, читает: «В действиях флотации концентратов употребляются такие вещества, как аэрофлот, сосновое масло, бисульфит натрия, ксантогенат, ДП-4, ДМДК, которые являются поверхностно-активными субстанциями (ПАВ) и отчасти перебегают с хвостами на хвостохранилище».
А из хвостохранилища — в тундру по трубе. В мертвое озеро, в мутный ручей, в речку Хараелах, в озеро Пясино, в Карское.
Он гласит: «Мы должны туда возвратиться».
16.
Кто — мы?
Нам нужно подойти к самому месту сброса. Три человека — весьма, весьма не достаточно, просто блокируются экипажем одной машинки ДБ (Децибел — логарифмическая единица уровней, затуханий и усилений).
Есть подполье, которому Вася не доверяет. «Проболтаются. Как информация утечет, они отключат насосы».
Вася встречается с Русланом Абдуллаевым у дома. Фонтанчики первой ТЭЦ стреляют в небо из озера Долгого, на трубах под технической водой гуляют влажные девицы. Вася и Руслан приглядываются друг к другу. Вася просит помощи с заявлением, и Руслан спрашивает — каким конкретно? Что ты отыскал?
Вася гласит: «Позже расскажу, что. Но мне нужна поддержка».
— Поддержка будет.
Ворачивается домой. Детки дремлют, набегавшись в кустиках. «У их там штаб», — гласит Маша.
Вася загибает пальцы, шевелит губками. Пишет план на бумажке.
— Нам необходимо время. Нам необходимы люди.
— Революционеры, мама вашу, — гласит Маша. — Братик, я иду с тобой.
Иры глаза стают совершенно большенными. Она кивает и молчит.
17.
Активисты Гринписа прилетают в город ранешным днем. Иосиф Коготько, Елена Сакирко, их фотограф Дима. Иосиф отвечает за сбор проб. Он из Питера, обучался на лесотехническом, ему практически 40, но он смотрится на 20 — из-за ухмылки, из-за волос, кучерявых, растрепанных вокруг головы. Все его зовут Йосом. Он сыроед, отказался от машин и от курения. Он гласит, что Гринпис — его основная семья.
Елена Сакирко обучалась на переводчицу, понимает три языка. В Гринпис попала опосля того, как переводила для заключенных в мурманское СИЗО активистов организации. Была пожарной-добровольцем, тушила леса. У нее мягенький глас, она не запамятывает подкрашивать глаза даже в поле.
На съемной квартире разбираются вещи. Респираторы, желтоватые защитные комбинезоны, перчатки. Йос инструктирует:
— Эта защитная разработка применяется во всем Гринписе. Пусть она и сверхизбыточна тут. Мы делим сберегал на три зоны — жгучая зона, где происходит вся работа, теплая зона деконтаминации — чистки, и незапятнанная зона, куда складываются емкости. В жаркой зоне буду лишь я, в теплой зоне кто-то помогает с водой, в прохладной зоне — все, снимаем комбинезон.
Сейчас — технологии по отбору проб. Отвинчиваем крышечку, снимаем, 3–5 раз споласкиваем, набираем вполне бутылку и ставим фольговую пробочку. По фольге завинчиваем. Сразу пишем фото и видео. Донная берется с носа корабля, деконтаминатор — на просушку, на протирку, на упаковку. Для грунта определяется квадрат с пятью точками в метре друг от друга, лопатой 5 точек вываливается в одну кучу, перемешивается. Из 5 проб делается одна, отлично перемешанная проба. Удаляем камешки и корни…
Чтоб избрать места отбора, разглядывали спутниковые снимки, изучали течение рек, движение озера, ветра. Обусловили восемь точек — вход в озеро Пясино с Амбарной, заливчик реки Пясина, завихрения, мыски, где «по потокам видны застойные явления». Самая далекая точка — рыболовецкая застава Кресты. Меж первой и крайней пробой — 180 км. Необходимо взять и контрольную пробу — из незапятнанных притоков, которые впадают в реку Пясину. С ней будут ассоциировать остальную воду и почву.
— Дух захватывает от всего, что нужно создать, — гласит Йос. — Это будут 1-ые пробы в реке Пясине, самые 1-ые, и мы узнаем.
Дым с Надежды и Медного завода идет на город. Фото: Юрий Козырев / «Новенькая газета»
18.
Когда мы уже грузили вещи на лодки, подъехала машинка. Наших капитанов увели. Позже они возвратились — люди, представившиеся транспортной правоохранительными органами.
Двое. Один обходительный, иной нарочито твердый. «Нету разрешения на управление маломерным судами. У их ни удостоверения, ни бортовых номеров. Как вы вышли на этих бизнесменов, так сказать?»
— Есть все, — тихо гласит начальник капитанов, помогающий нам грузиться. — Я совершенно не понимаю, в котором государстве мы живем.
— Почетаемые граждане, вы обескуражены, приехали из другого региона и попали на таковых нерадивых людей. Хоть один бы посодействовал следствию…
Полицейский не выдерживает и смеется.
Капитанов продержали в инспекции 6 часов, обоим выписали штрафы. Опосля этого они отрешаются выходить на воду.
19.
Но мы все-же выходим. Это припоминает чертово кино.
Мы встречаемся с человеком в магазине у полок с продуктами и договариваемся о времени. Длительно «ложимся спать», потом молчком пакуемся, садимся в подходящую машинку с отключенными телефонами. Наши вещи перебрасывают в лодку в минуту.
«Стремительно-быстро» — мужчины толкают лодку от берега и машут большенными руками.
20.
Озеро совершенно близко от городка — 15 км, 10 минут ходу на подушечке. Видя эти километры, понимаешь, что горючее не могло сюда не дойти за те полутора суток, которые ставили боны.
На прощание дымят «Медный» и «Надежда». Дым линзой укрывает город, и капитан гласит: «Впору мы свалили. Сейчас бы в речку перескочить, и нас не тронут. Прогуляли они свое счастье».
Голубые бессонные глаза. Он понимает, что иным капитанам выписали штраф, что их запугали, — и все равно везет нас. Для чего? «А я люблю эти места. Понимаю их весьма отлично».
Озеро Пясино именуют ужасным. Варьируется глубинами — от 10 метров до 40 см, ветер разгуливается на просторе и просто разламывает лодки в шторм. Но мы проскакиваем.
Капитан гласит — на Нагом мысу стоял лед, когда была трагедия. И солярка дошла до Нагого мыса.
За Чаячим полуостровом мы заходим в реку Пясину. Река тихая, вода чуть серебрится. Растрепанный лес равномерно сменяется тундрой. По берегам мерцают охотничьи и рыболовецкие балки. Наименования — Таловая, Блудный мыс, Заостровка, Крижи, Четвертинка, Темная.
По дороге нам встречается баржа из Усть-Авама. Капитаны машут друг дружке.
Мы завтракаем у заброшенного опора, за балком белеют оленьи кости. Ранее тут прогуливался олень тысячными стадами. Он изменил маршрут передвижения — власти кивают на браконьеров, охотники — на трубопроводы «Норникеля» и газ, оседающий в тундровом мху.
Мы доходим до Крестов.
21.
Кресты стоят на высочайшем берегу. Когда-то тут была метеостанция, охотничья база Госпромхоза, магазин. Брошенные дома — совершенно как жилые, разрушенные ледники по берегу — ледяные пещеры в нескончаемой мерзлоте, много, много заржавелого железа. Метеовышка зарастает низкой травкой. Лишь два дома жилые. Из домов неторопливо выбираются рыбаки. Российских тут нет — долгане и нганасаны. Сонные, недоверчивые лица, закуривают хором, разглядывают нас. Они не приглашают нас в дом и молвят односложно.
Нет, солярки не лицезрели. Было масляное пятно на сетке, но не достаточно ли.
Нет, вода ничем не пахнет.
И рыбы нет. Совершенно нет. Пропала со времени разлива.
22.
Сергей Елагирь и Евгений Богатырев. Река Пясина. Фото: Юрий Козырев / «Новенькая газета»
Сергей Елагирь — долган, крепкий владелец Сенькиного мыса. Женя Богатырев — нганасан, его одноклассник. Они росли в Усть-Аваме и прогуливались в одну школу. Сейчас совместно рыбачат.
Сергей промысловик. Гласит, издавна бы уехал в город, если б не его приемный отец, который, уже умирая, попросил не кидать хозяйство.
Хозяйство — дом, схожий на корабль, сети, артель. В доме тепло. Детки дремлют. Супруга Надежда ставит в печь хлеб в железной формочке и стремительно выходит.
Сергей наливает чай и гласит: «Вода не из Пясино, не страшитесь. Мы уже 100 лет воду из Пясино не берем. Поэтому что Комбинат».
Сергей длительно гласит про правительство и про человека в государстве. Позже просит не писать «политику». «Я за свои слова отвечаю. Но за мной стоят люди, я их не защищу».
За сезон их артели удается добывать 3–4 тонны рыбы. Сдают в норильские гипермаркеты.
Тут водятся сиг, чир, муксун, пелядь, таймень, хариус, щука, нелегальная к вылову краснокнижная нельма. «Богатые были места».
— Для Таймыра, наверняка, это будет как… Как Чернобыль. Для реки Пясина и для, означает, населяющих эту реку и эти местности население. Вот и все.
Сергей и Женя движутся инспектировать сетки, поставленные намедни. Река волнуется, лупит в борта.
Сергей останавливает лодку, Женя перебирает сеть аккуратными руками.
1-ая сетка пустая.
2-ая пустая.
В третьей запуталась малая щучка, и Сергей, подержав, выпускает ее.
Женя гласит: «Никогда такового не было, Господи».
Сергей отворачивается и плюет в реку. Это невообразимо. Река — это священное и живое. Но это мертвая река сейчас.
23.
В доме на Сенькином мысу. Фото: Юрий Козырев / «Новенькая газета»
Долган осталось семь тыщ, они рассеяны по Таймыру. Нганасан — 700 человек. Они живут в 2-ух поселках — Усть-Авам и Волочанка, расположенных в речке Дудыпта, отходящей от Пясины. «Молодежь не помнит себя», — гласит Женя. А старики помнят, но стариков практически не осталось. В поселках запойно пьют, случаются убийства, оленей забили еще при русской власти, Госпромхоз, дававший работу охотникам, рыболовам и швеям, закрыт, перекупщики берут рыбу по наименьшим ценам и нередко расплачиваются водкой. Но есть еще каста рыбаков, объединившихся в артели, в хозяйства. Это юные ребята и взрослые мужчины, не живущие дома по полгода. Они прогуливаются рыбачить на речку Пясину. С вычетом расхода на горючее и пищу, рыбак зарабатывает не больше 70 тыщ за сезон. Этого хватало на жизнь тут. Что сейчас?
— Мы уйдем на озера, — гласит Женя. — Можем уйти.
Но озера, разбросанные по тундре, требуют больше бензина, чтоб добраться до их. Одна бочка — 100 л. — тут стоит 25 тыщ. И хрупкий баланс нарушается.
Этот люд, наверняка, был обречен, но сейчас его конец стал виден.
— Они и так брошены, в принципе, на самосуществование, — гласит Сергей. — Ну означает, еще более будут. Означает, будут недоедать. Вот и все. Чего же? Означает… Ну означает, будут хлеб просто без масла. А может быть, и хлеба даже не… Вы думаете, половина из их сейчас в сегодняшней ситуации, ну совершенно даже не связанной с сиим топливом, отлично живет? Я имею в виду, даже в плане пищи. Не то что там что-то приобрести. Там голодовают люди. Прямо голодовают непосредственно. И они бы рады уехать, но куда? У кого-либо нет образования… Ну просто простого. Ну итак вот вышло. Они же не задумывались, что они будут там жить в поселке и что вот так получится. Что кто-то чего-то зальет, что все обменяется. Что коммунизм уйдет, придет капитализм. Что не остается чем жить.
Виктория Елагирь. Сенькин мыс, река Пясина. Фото: Юрий Козырев / «Новенькая газета»
У нганасан были песни — ситаби, которые пелись целые день. Были колыбельные, любая из которых сочинялась для малыша и росла совместно с ним. Были боги, и мама подземного льда, и мама всех рек.
— В поселке пока не соображают, что вышло, — гласит Женя. — А вы уже осознаете?
В какие средства можно оценить жизнь уже умирающего, уходящего народа? Кто это посчитает и как, кто осмелится считать? Я не понимаю.
24.
Рыбы нет ни на Коренной, ни на Центральной, ни на Космофизиках. Рыбаки молвят: уничтожили речку — и далее матом. Виктор с Центральной гласит, что сделает петлю, если рыба не возвратится, и смеется, и это ужасный хохот.
25.
Капитан желает зайти в протоку, чтоб упрятать судно — не достаточно ли, но из тундры белоснежными реками ползет туман. Мы останавливаемся на ночь (то есть темное время суток) в опоре под заглавием Курья.
26.
Вертолет с сотрудниками правоохранительных органов и заместителем департамента сохранности «Норникеля» Владимиром Сазоновым приземляется у опора Курья. Река Пясина. Фото: Юрий Козырев / «Новенькая газета»
Мы просыпаемся от винтов вертолета. Вертолет — красноватый, ничего нет такового красноватого в тундре — садится на сберегал. Выходят четыре. Полицейский в форме, очередной — в камуфляже с комариной сетью. И двое неразговорчивых в штатском — «общественность».
Позже норильчане их опознают как «Сашу фээсбэшника» и главу отдела расследований в департаменте сохранности «Норникеля» Владимира Сазонова.
«Общественность», не скрываясь, обыскивает сберегал, Сазонов подступает близко и фотографирует нас неплохой проф камерой.
Полицейские молвят: нужно обыскать лодку на наличие орудия. Но они не притрагиваются к вещам. Им нужен капитан.
Мы отвечаем, что капитан уехал за горючим.
Полицейский спрашивает, какая у Йоса национальность.
— Я не понимаю, — гласит Йос.
В которой-то момент полицейский входит в дом. Глядит под нары, под лавку в бане, просит развернуть спальники.
Дэбэшник Сазонов осматривает туалет.
Саша-фээсбэшник нудит, что лгать нехорошо и капитана все они равно отыщут.
— Отыскиваете.
Полицейские отходят звонить по спутнику.
Потом выносят из-за дома горючее, принадлежащее владельцу опора.
Потом идут отвязывать горючее от лодки. Воруют ключ зажигания.
— Вы оставляете нас в тундре без горючего?
— Мы вызовем для вас спасателей. А до городка вы сможете дойти на том, что есть.
Полицейские уносят горючее с нашей лодки. Фото: Юрий Козырев / «Новенькая газета»
— Изымаем! Капитан без права управления, лодка не зарегистрирована, а вы не сказали про себя в МЧС!
Трясут протоколом на вчерашних капитанов. Сазонов продолжает снимать.
Пишут протокол осмотра места происшествия. Определяют: «Для остановки и предотвращения предстоящего движения изъяты канистры с предположительно дизельным топливом».
Горючее не влезает в вертолет. Его увозят 2-мя партиями.
Длительно кружат над леском — отыскивают капитана.
Капитан возникает, когда вертолет улетает совершенно. Он весел и зол. Рычит: «Гандоны зазорные».
На примыкающих опорах нам дают горючее, золотое тут горючее. Молвят: вертолет вас находил два денька. «Уничтожили озеро, уничтожили реку, а они за вами летают, суки. Вы, основное, пробы возьмите, возьмите и вывезите, а ты пиши, пиши, как было, как на данный момент, все пиши».
27.
Эколог Гринписа Иосиф Коготько отбирает пробы. Озеро Пясино. Фото: Юрий Козырев / «Новенькая газета»
Йос берет пробы. Это тяжело. Бутылку нужно отлично помыть. Дно каменистое, и особый черпак, срабатывающий от удара, цепляется за камешки, ворачивается открытым. Все пробы дублируются — мы не знаем, какая партия доедет и как. Москва пробует решить вопросец с вывозом бутылочек с водой и землей, но Норильск — не Москва, мы это уже знаем.
Елена стоит в нескольких метрах в желтоватом костюмчике с подтекающим портфелем. По правилам, Йоса нужно деконтанимировать — облить незапятанной водой, и лишь позже можно снимать костюмчики.
Капитан курит и злится. Сейчас ему жутко. И он бормочет: скорей, быстрее, выгружу вас здесь, пешком пойдете с пузырьками своими. Он глядит на низкое небо и отыскивает красноватое.
На озере начинается шторм. Маленькая злая волна гнет винт у лодки, и мы не доходим до крайней точки — там, где Вася снимал берега, облитые солярой. Мы возвращаемся в город. Драгоценные пробы уже упакованы, пронумерованы и потаенно помечены от замены.
Нас стремительно перегружают в машинки, лодку — без ключей, на крайнем бензине — увозят прятать. Капитан кивает нам. Он уезжает из городка.
28.
Обычные дымы «Надежды» и «Медного».
Депутат Мосгордумы Сергей Митрохин прилетает сонный.
Его «ведут» от самого борта — радостный синеглазый юноша в голубых перчатках «выяснит», дает помощь, узнает цель поездки,
Митрохин отшучивается, отмалчивается, юноша дает подвезти, но в итоге садится в внедорожник к товарищу и сходу же начинает звонить по телефону.
Митрохин попробует вывезти пробы.
До того, как выдвигаться в аэропорт, пару часиков экологи поят депутата чаем и решают, что созодать, если пробы будут отбирать. «Давайте не именовать их пробами совершенно, — гласит Елена. — Везем землю».
План ломается на первой просвеченной сумке.
— Пробы? Разрешение от «Норникеля» есть? — спрашивает сотрудница авиационной сохранности. Гласит в рацию: — Срочно 2-ой вход!
Возникают полицейские, мужчина в длинноватом плаще, инспектор сохранности Наталья Васильевна Абрамова.
О том, что нужно разрешение от «Норникеля», молвят все, не стесняясь. Начальник смены Стебаев Александр Геннадьевич разъясняет: «Так по правилам, лишь чтоб жидкость не больше 5 л. и чтоб не было легковоспламеняющихся, а больше мы для вас ничем не можем помешать. Но мы люди подначальные, у нас приказ».
«А какое вы имеете отношение к «Норникелю»?» «Так мы и есть «Норникель». Аэропорт — это и есть «Норникель». «Дочка» его».
Отходит к полицейским и мужчине в плаще, ворачивается, смеется:
— На данный момент задумываются, как вас на нас перевалить.
Наталья Васильевна серьезна. Она заводит нас в комнату службы авиационной сохранности и просит открыть сумку. Потом просит открыть пробу. Опосля препирательств открываем бутылку. Наталья Васильевна наклоняется низковато.
— Но запах солярки есть! — гласит, принюхиваясь к воде из Пясино.
Притаскивают спектрометр. Спектрометр пылает зеленоватым и к пробам индифферентен. Нелегальных веществ нет.
Входит Стебаев. Я удивляюсь, как изменяется его лицо. Благодушия больше нет.
— Поступило распоряжение выше. Пробы изымаем для анализа. Неустановленные вещества…
— Вы же лишь что смотрели!
— Поступил сигнал. В полицию. Лишь что. Анонимный звонок. Поступил звонок в полицию о попытке вывоза на этом рейсе горюче-смазочных материалов.
— Вы весь рейс будете инспектировать?
— Будем.
— Тогда мы отказываемся от рейса. И забираем пробы.
— С разрешения правоохранительных органов лишь, — гласит Абрамова и садится оформлять протокол о изъятии.
И в тот момент, в тот зазор, когда все еще решается, мы утаскиваем сумку с пробами из аэропорта.
Митрохин улетает без багажа.
29.
Нам больше некуда торопиться. Мы можем проверить наше самое ужасное подозрение.
— Возвратились? Вывезли пробы? Ну да. Сейчас слушай про ТОФ. Никто с нами не пойдет, — гласит Вася. — И С. не пойдет. Так. И можно их осознать. Это ровная конфронтация с Комбинатом.
— Вот конкретно, — гласит Ирина. Она обхватывает себя руками.
— Сколько нас? Вас двое, Гринпис, я.
— И я. Я пойду, — гласит Маша. — Я тебя не оставлю.
30.
К Талнахскому хвостохранилищу мы выходим ночкой.
В сей раз нас больше, и мы идем подольше. Мы уже знаем, где посты, и на открытых участках передвигаемся перебежками. Мы лезем в гору и спускаемся с горы, кустики, речки. Речки разлились, приходится давать крюк. Ноги влажные.
Тундра мокроватая от росы. Чайки кричат над головами.
«Чайки агрессивно палят, — гласит Маша. — Хоть один сторож не дремлет если».
Но мы доходим незамеченными.
Первым звук мотора слышит Вася.
Мы стремительно едим на полянке у Мертвого озера. Набираем сообщения, которые отправим, когда включим телефоны.
— Погнали, — гласит Вася.
Мы идем вдоль озера к дороге.
Слышим шум воды. Слышим рокот мотора.
И мы выходим к сбросу.
31.
Сброс из хвостохранища Талнахской обогатительной фабрики. 8 утра 28 июня. Фото: Юрий Козырев / «Новенькая газета»
Нет, это совершенно не то же самое, что на спутниковых снимках. На спутнике это белоснежный взрыв, пятно, пиксели.
Из 2-ух труб в полуметра любая со ужасной скоростью хлещет белоснежная жижа. Пена, брызги. Жидкость гремит по уже пробитому руслу. Желтоватые лиственницы по берегам белоснежного ручья.
— А разит она ксантогенатом, — гласит Вася. — ***
Достает трекер, фиксирует координаты.
Мы включаем телефоны и камеры.
По нашему сигналу Йос, оставшийся в городке, звонит в полицию и МЧС. Звонит Руслану Абдуллаеву. Звонит Игорю Клюшину, и в группе «Норильчане» возникает пост «СБРОС!!!».
Маша включает прямой эфир на фейсбуке. У нее совершенно не достаточно подписчиков, но принципиально, чтоб видео осталось, даже если у нас отнимут телефоны.
Жижа хлещет. Насосы гудят, трубы дышат со свистом. Мы поднимаемся на дорогу и поднимаемся на бьеф. Мне необходимо убедиться, и я вижу — трубы выходят из хвостохранилища.
Вася набирает телефон правоохранительных органов. Гласит: «Здрасти. Я Василий Рябинин. Я желаю сказать о злодеянии».
Но первым на месте оказывается департамент сохранности «Норникеля».
Трое парней, один из их автоматом здоровается с Васей за руку.
Нет, они не отымают телефоны — они требуют закончить съемку. За ними подтягиваются рабочие. В которой-то момент один из рабочих и один из безопасников бросаются к насосным и отключают их. Через несколько минут возникает «Служба спасения», подразделения МЧС. Насосы уже отключены, но мы показываем им видео с телефонов, и мужчины хватаются за голову.
Рабочие демонтируют трубы на месте сброса. Хвостохранилище Талнахской обогатительной фабрики. Фото: Юрий Козырев / «Новенькая газета»
Прибывают полицейские. Трубы уже разбирают трусливые рабочие, но полицейских это не заботит. «Все уже зафиксировано», — гласит женщина. Ее напарник ползет вниз по склону — набрать молочной жижи в бутылочку.
— Горовой Александр Викторович, старший оперуполномоченный.
— А понимаете, что нам произнесли вот эти? — гласит фотограф Дима. — Это не земля природы, это земля «Норникеля».
— Я так понимаю, это все земля «Норникеля», по их словам.
Через час тут уже много людей и техники. Люди — в форме и в костюмчиках — толпятся у машин. Полицейские пишут протоколы.
Техника растаскивает трубы и весьма торопится. Из городка приезжает прокуратура. И бульдозер «Норникеля», сдавая вспять, въезжает в полицейскую машинку с прокурорами снутри, подминает под себя. Люди успевают выскочить. Шофер полицейской машинки стоит на обочине и повторяет: «Надеюсь, что он нас не лицезрел. Я уже с жизнью прощался».
Полковник МЧС гласит в телефон: «Молчат, друг на друга кивают, правоохранительные органы не может их опросить. Нет, Михалыч, разведку ведем. Здесь целое озеро, где скидывали повсевременно».
Представляется — Савченко Евгений Александрович. «Ну хоть покажите, что творится-то у нас по сути!»
Эмчээсовцы молвят: «Вы молодцы». Майор МЧС Денис Макаров гласит: «Одноклассник гласит, с 2017 года здесь сливают. Вы еще понимаете, куда съездите? Аганер и Талнах, очистные сооружения. Они ничего не страшатся».
— А почему вы туда не едете?
— Как мы поедем? Заявлений-то нет. Кто заявит-то на их?
Иной гласит: «Это Рябинин с вами? Ого. Ребята, там Рябинин».
32.
— Я понимаю 100 мест, где льется. Два денька работаем, один денек спим. Как для тебя такое?
Ночь (то есть темное время суток). Рябинин и Абдуллаев лишь что дописали письмо Путину. Обоих шатает от вялости.
— Мне такое непревзойденно, — гласит Руслан. — Я для тебя всю законодательную практику под это подведу. Ты сколько еще будешь в городке?
33.
На совете директоров «Норникеля» тем временем разразился скандал. Служба по денежному контролю подготовила собственный отчет по разливу горючего и состоянию лопнувшего резервуара по внутренним документам компании.
И вот что было в этом отчете.
Менеджмент «Норникеля», зная о дилемме высочайшего износа резервуаров, практически 14 лет не ворачивал их.
Крайнее исследование от декабря 2018 года отмечало «ограниченно работоспособное состояние» стен, основания, отмостков и оборудования резервуара и значительные опасности.
Проект реконструкции переносился три раза, не вышел из стадии «планирование», расходы были оптимизированы на 25%. При всем этом проводились нередкие ремонты отдельных частей.
Контролеры выделили системные предпосылки катастрофы — сокращение финансирования и игнорирование приоритетности проектов, направленных на выполнение требований контролирующих госорганов и связанных с обеспечением промышленной и экологической сохранности. Каждогоднее неисполнение общего вкладывательного плана «Норникеля» в протяжении крайних лет составляет порядка 30%, либо $600 млн в год.
По воззрению Службы, таяние нескончаемой мерзлоты под фундаментом резервуара на ТЭЦ-3 может носить локальный нрав и вызвано техногенными причинами.
Но резвое и пространное (длина трещинкы до 2,5 м) разрушение стены резервуара сделалось вероятным из-за ее изношенности. Ржавчины.
Из отчета Службы по денежному контролю
«Упомянутая экспертиза резервуара № 5 ТЭЦ-3 ХАДТ показала существенное превышение предельных отклонений по ряду частей нижнего пояса резервуара, где потом произошел разрыв с выбросом горючего. При гидравлических испытаниях деформация стены превысила очень допустимое значение наиболее чем на 30%. Не считая того, на главных системах резервуара отсутствовала антикоррозийная защита. Совместно с недостающим объемом поддерживающих ремонтов и затягиванием настоящей реконструкции это могло привести к происшедшему разрушению стены резервуара».
Контролеры наметили последующие места вероятных катастроф — ТЭЦ-1 НТЭК, Норильская, Кайерканская и Дудинская нефтебазы.
Контролеров обвинили в предвзятости и некомпетентности. Звучали и намеки, что сам отчет — не больше чем виток войны меж главными акционерами «Норникеля» Потаниным и Дерипаской.
34.
Земля у хвостохранилища Лебяжье. Фото: Лена Костюченко / «Новенькая газета»
Все эти три недельки я пробовала связаться с «Норникелем». Я получила много помощи от его служащих, но официально говорить со мной никто не желал.
Но опосля того, как нам не дали вывезти пробы, опосля того, как нам удалось зафиксировать слив с ТОФ, интервью было назначено. Со мной возжелал побеседовать директор Заполярного филиала компании Николай Николаевич Уткин.
Я приехала на интервью с песком в волосах. Я ездила в округи хвостохранилища Лебяжье, чтоб выяснить, что будет, если сбросы с ТОФ не остановятся.
Там будет сероватая пустыня с мертвыми деревьями, где ветер гоняет пыль.
Через пустыню течет мертвая река Негоциант, по берегам которой когда-то прогуливались олени.
Из сероватой пульпы выступает рыжеватый заржавелый окислившийся сплав.
Я не понимаю, как обрисовать то, что я сообразила там.
Кабинет Заполярного филиала «Норникеля» находится в самой прекрасной сталинке Норильска на самой главной улице самой главной площади.
Снутри ничего не припоминает сталинку. Световые панели, резвые лифты. На столе в кабинете директора стоят бутылочки с водой Evian.
На интервью находится Андрей Грачев, глава отдела по взаимодействию с органами власти, столичный, центральный кабинет. Он организовал это интервью. Он глядит на меня через стол и произносит: «Когда требуется оправдание, тогда оно постоянно рядом».
— Мне не в чем оправдываться, — говорю.
— Я не прошу у вас оправданий. Случается горе, и возникают люди, которые это горе ухудшают.
Горем он именует разлив.
Фото: Юрий Козырев / «Новенькая газета»
Николай Николаевич Уткин бодр, подтянут, дружелюбен. Он приходит с распечатанными ответами на мои вопросцы, но практически не заглядывает в их. Он гласит час, и я считаю принципиальным привести последующие его слова.
ПОЗИЦИЯ «НОРНИКЕЛЯ»
Гласит директор Заполярного филиала «Норникеля» Николай Уткин
— Трагедия произошла в вечернее время. Во 2-ой половине денька. Мы нашли уже пятно в районе Далдыкана у ручья в районе воскресенья. Это было буквально 31-го числа. Наша газоспасательная служба 31-го числа, выйдя на пространство по кромке пятна в реке Амбарная, сходу же установила боновые заграждения. Наиболее того, сходу мы пятно купировали, оно не дошло до устья реки Амбарная. Нам к тому же подфартило с тем, что и в субботу и в воскресенье, в пятницу и в пн, и во вторник, в течение 5 дней дул реально штормовой северный ветер, который дул со стороны озера Пясино, в этом плане, можно сказать, посодействовал тому, что пятно по течению не пошло далее. Оно двигалось весьма медлительно, у нас как раз было время среагировать и не допустить попадания в озеро, в последующую систему реки Пясины. В воскресенье мы отработали с проф морскими спасателями из Мурманска, которые были приглашены. Они прибыли в пн и уже на месте устанавливали свои заградительные боновые заграждения.
У нас солярка высочайшего свойства, дизельное горючее, оно арктическое, что доказано на сей день всеми гостами на это горючее. Там не достаточно парафинов, весьма много летучих веществ. Наиболее того, это доказано на периоде всей работы на остальных ЧС горами проб, вы понимаете, их изготовлено весьма много. И пробы отбирались не только лишь с аква поверхности, не только лишь на реке Амбарная, озеро Пясино, реки Пясины, отбирались пробы Росприроднадзором, министерством природных ресурсов Красноярского края, прокуратурой, следственными органами. Выше 600 проб мы отобрали.
Всякие заграждения насыпные сделали, дамбы, купировали различные ручьи подземного нрава. И вынимали грунт, в колодцы откачивали, собирали. Собрано грунта 42,5 тыщи тонн. Это на нынешние день. Все оно складируется с разрешения Роспроднадзора в особые ангары бетонного типа, как днище, так и вполне закрытые, без способности попадания воды. У нас площади выше 200 тыщ квадратных метров, приготовленные для этого грунта. Результаты: 33 тыщи тонн консистенции собрано. По первой оценке, нам удалось собрать выше 90%.
То, что вышло, это весьма больно. Для меня как человека, и не будем гласить, как больно для «Норникеля». Для нас это весьма принципиально, для компании, чтоб никакого следа и последствий данной для нас трагедии не осталось. Я считаю, это может быть.
Сделали выводы, вы осознаете, да? Есть версии различные. Тем не наименее и у контролирующих органов одна из версий — растепление грунтов. У нас много выстроено в нескончаемой мерзлоте. Мы осознаем, что нам тут далее жить и работать. Будем пересматривать подходы в части диагностики наших всех промышленных объектов. Цистерна вправду стоит на горе, но она проходит линзу нескончаемой мерзлоты. Потепление, свая могла отдать подвижку.
У нас выполнили подмену листов конкретно днища, мы делали ремонт днища в 2017–2018 году. Вы осознаете, что горючее было вполне оттуда откачано. Опосля ремонта мы провели гидравлические тесты неотклонимые, предписанные. Наиболее того, получили заключение экспертизы промышленной сохранности опосля ее ремонта и также еще налили 1-ый налив в цистерну, с применением акустико-эмиссионного контроля. Это одно из комиссионных требований, которое мы также выполнили. Вы же помните первую недельку, когда все это вышло? Много выдавалось всякой инфы от контролирующих муниципальных органов, в вебе, в СМИ (Средства массовой информации, масс-медиа — периодические печатные издания, радио-, теле- и видеопрограммы), еще кое-где. Сейчас ведется следствие следственным комитетом, комиссией Роспотребнадзора, комиссией со стороны надзора за всеми трагедиями, инцидентами. Мы сами ждем результатов озвученных.
То, что вы лицезрели, — это не коррозия, это гидроизоляция, которая была изготовлена снова же в период ремонта 2017–2018 года, о чем мы предоставили документацию. Но то, что у нас за год-два поверхность от дождика и резких температур она просто выгорает и такое складывается воспоминание.
(Про вывоз проб.) Смеяться я не буду, хотя в иной ситуации меня бы рассмешило. Я наслышан о данной для нас ситуации, я буквально могу сказать, никакие службы Заполярного филиала, ни департамент сохранности — мы никак не участвуем. Департамент сохранности — это сохранность объектов, предотвращение хищений продукции, это принципиальная функция, но буквально снутри контура нашего компании, не вовне. Это совершенно точно.
Сброс из хвостохранилища Талнахской обогатительной фабрики. Вдоль русла ручья — желтоватые деревья. Фото: Юрий Козырев / «Новенькая газета»
(Про сброс.) Подтверждаю, что в нарушение всех правил эксплуатации хранилищ управлением (Талнахской обогатительной) фабрики было принято решение в целях недопущения… Вправду, был дождик, паводок, было принято решение слива — не хвостов, а конкретно зоны отстоя воды, которая сейчас идет оборотным водоворотом, назад входит на фабрику. Для «Норникеля» это возмутительный вариант, инцидент. Мы с ним будем разбираться в весьма твердой форме. Мы так не работаем в «Норильском никеле». То, что вышло, это возмутительный вариант. Нами сходу же были отстранены от действий и от собственных должностных обязательств и директор фабрики, который воспринимал решение, и основной инженер, и заместитель головного инженера, т.е. все самые высочайшие должностные лица. Мы уже вчера назначили расследование, оно будет объективным, никто ничего не собирается покрывать. Мы данный факт признали сходу же в воскресенье. Они качали с 3 до 9 утра примерно. Приблизительно тыща кубов в час. Когда поступил звонок по диспетчерской полосы уже в основное управление, сходу же были вызваны надлежащие службы и это все остановлено. До 17 июля мы завершим расследование с самыми твердыми выводами в отношении себя самих. Я лично считаю, что это неподобающее поведение.
В рамках расследования мы все это будем инспектировать. В том числе про 20-е число. У нас же есть система журналов, мы ее поднимем, проверим. Просто так деяния работники не совершают. Все фиксируется. Начата проверка Росприроднадзора. Оперативно были отобраны пробы. Я там был. Деревья там зеленоватые в принципе. У нас желтоватые деревья всюду по тундре, не только лишь в том месте. Я предлагаю просто не дискутировать на данную тему. Нет, я с наслаждением готов побеседовать, но… не желал, чтоб, как в 1-ые деньки много версий, а позже стали рассыпаться, и сделалось понятно, остальные выводы четкие… Давайте дождемся…
Экология — это не болезненная тема, она на данный момент во главе угла компании. Поэтому что «Норникель», то, что делал, то, что делает, — экология во главе угла нашей задачки. По минимизации выбросов загрязняющих веществ — основная наша задачка. Минимизировать, на самом деле, мы желаем, чтоб люди запамятовали серу в воздухе… Сколько мы средств на это потратим, 2,5–3,5 млрд, это не основное.
В городке металлургов не глотнуть газку… Вы же были и в остальных городках, Челябинск, Магнитогорск, почти всех. Осознаете, это неувязка не только лишь Норильска. Она тут острая, непременно, никто не оспаривает, что это город-комбинат. Миссия основная, это, естественно, экология.
Ту историю (с Красноватыми реками. — Е. К.), которая была, мы с 2016 года закончили. У нас нет новых проливов. У нас нет дренажей с хвостохранилищей. Да, есть история, которую мы поднимаем, есть сезонность, обильное таяние, мы этого не скрываем. Но мы сделали дамбы, валы, чтоб фильтровалось, чтоб не попадали… В этом году мы совершенно не лицезрели красноватого Далдыкана.
Если мы говорим про город, то через 10 лет буквально должны показаться новейшие современные дома, по современным технологиям, как финны, канадцы строят. Таковым я вижу Норильск через 10 лет. Это зеленоватый город. Город, где не чувствуется запах серы в воздухе. Основное — счастливые лица норильчан.
Вот такие цели, которые мы себе ставим. И лично я как работник «Норникеля», почему и работаю в данной для нас компании: мне это по духу, когда предприятие в принципе особо очень никто не принуждает, но оно имеет такие программки, их реализует, находит средства. Без какого-нибудь там, понимаете, принуждения, выскажемся так.
Работа с коренными, с малыми коренными народами, которые нам небезразличны. Мы много уделяем этому внимания: как развить эти дела — и эта трагедия нам показала в том числе. И с коренными я встречался дважды. Мы условились, что нам нужно не только лишь сохранить тот уровень взаимодействия, помощи, независящей денежной, совместных проектов, жилища в поселках, где они есть, интернатов для их деток, ну и далее развивать… Мы наметили пути развития. Мы наметили пути уже в рамках произошедшего вот этого варианта. Мы будем [продолжать], начиная от выпуска малька породы ценных рыб до разведения поголовья оленей и строительства рыбозаводов. Это тоже принципиальная вещь, которую делает компания. И я горд тем, что я сейчас участник вот этих вот положительных, во всех смыслах слова, реалий, которые мы в «Норникеле» тут реализуем. Негатива на данный момент весьма много. Я понимаю, никто не любит удачных. Но я тут живу.
Человек всюду влияет на окружающую природу. Своими действиями, поступками. Человека охарактеризовывает культура до этого всего. Потому мусор сортировать — это необходимое дело, но основное, наверняка, не это — а не мусорить для начала. Вот это, наверняка, самое принципиальное. Потому, если человек дозволяет для себя такое, можно далее данную тему развить… Ведь нужно осознавать, что без экономики ничто не работает… Необходимо отметить основное, что компания хочет и уже делает исключительные экологические проекты и мероприятия, что вполне исключает нагрузку на экосистему. Я бы все-же, наверняка, произнес так.
Ну а для людей: люди работают, люди живут… Это людские потребности, и все-все, что с сиим соединено. Снова говорю, что от этого зависит жизнь не только лишь норильчан. Это ж край, налоги, которые мы платим государству, это много-много цепочек и звеньев.
— На данный момент до 40% бюджета… — отзывается Андрей Грачев.
— Это не только лишь жизнь Норильска. Если для вас кажется, что вопросец можно закрыть лишь Норильском, и неувязка решена. Нет. Так не получится.
Я бы желал пожелать нам всем-всем перелистнуть эту страничку, да. И основное, основное — это то, что сейчас компания вправду делает почти все. Вот эта трагедия никак-никак не воздействует, не ограничит нашу огромную экологическую программку. Мы строим, мы будем далее строить, будем реализовывать все экологические наши нюансы программки в рамках северных проектов, в рамках взаимодействия. Вот, я считаю, это принципиальным.
Много-много выводов будет изготовлено еще впереди.
На прощание Николай Николаевич дарует мне книжку «Природа Таймыра».
35.
— Мать звонит, — гласит Маша. — На данный момент будет и для тебя, и мне.
Рябинины лишь что очистили от обоев еще одну стенку в квартире.
— Совершенно запамятовали родителей, — гласит мать в трубке.
— Папа нарыбачил чего-нибудть? — спрашивает Вася.
— Ведро.
Молчат.
— Ты кончай уже давай.
— Нужно мало порядок навести. Вы же мои предки, вы должны меня поддерживать.
— Я поддерживаю, но.
— Гласи как есть.
— Жизнь дороже.
— Да хорошо. Меня ухабом не перешибешь. Жить можно и в говне, и в болоте, но нужно стремиться лучше жить.
— Чего же в квартире сделали?
— Обдираем по немножко.
— Чего же нужно по немножко, нужно нормально заниматься. Вы особо-то никуда не лезьте. Где работу будете брать, грамотеи? Кончайте, у всех мамки и папки есть.
— Как воспитала, так и есть, мам.
— Ты чуть-чуть думай о семье.
— Это для семьи.
36.
Гора Гудчиха, Никелевый завод. Фото: Юрий Козырев / «Новенькая газета»
Росприроднадзор оценил сумму экологического вреда от разлива горючего на ТЭЦ-3 в 148 млрд рублей. Это беспримерный штраф для Рф.
«Размер вреда аква арктическим ресурсам беспрецедентен. Сумма ему соответствует», — заявил министр природных ресурсов и экологии Дмитрий Кобылкин.
Компании предложили добровольно компенсировать вред. «Норникель» в ответ заявил, что будет оговаривать размер вреда. «По воззрению компании, расчеты вреда, причиненного аква объектам и почве, выполненные Енисейским межрегиональным управлением Росприроднадзора, основаны на принципах, которые привели к искажению результатов и нуждаются в корректировке».
Через 6 дней опосля этого заявления лопнула труба с авиакеросином поблизости поселка Тухард. 44,5 тонны ушло в тундру. Труба (, и да, она заржавелая и разошлась по шву) принадлежит компании «Норильсктрансгаз», входящей в «Норникель».
Мертвый лес у реки Северный Ергалах. Тут проходит главный путь ветров с Надежды и Медного завода. Массив мертвых деревьев тянется на 60 км. Фото: Юрий Козырев / «Новенькая газета»